Главная
Воислав Илич
Воислав Илич
поэт
Ангел мира
Ночь царит глубоко, все живые в ней намертво спят.
В полночь на башне у старого храма колокола призывно звенят.
И в тот час ночной с цветами белых лилий,
Спускается ангел с небесных высот без всяких усилий.
Вокруг всё замерло сонно, незыблемое в мёртвой ночной глуши.
Мимо проходят звери, не замечают люди, прямо хоть кол теши…
Но ощущают ветви – они заплачут тихо, слезами печаль омывая,
и подпевает ему ветерок осенний тихонечко вслед завывая.
И Ангел мира, как луч солнца в непроглядной ночной пустыне,
К духовному стремится алтарю в безлюдной и бедной святыне.
Он руки скрестив на груди своей благословенной,
Сентябрьский рассвет ожидает, разлившийся и совершенный…
Ночь царит глубоко, все живые в ней намертво спят.
В полночь на башне у старого храма колокола призывно звенят.
И в тот час ночной с цветами белых лилий,
Спускается ангел с небесных высот без всяких усилий.
Вокруг всё замерло сонно, незыблемое в мёртвой ночной глуши.
Мимо проходят звери, не замечают люди, прямо хоть кол теши…
Но ощущают ветви – они заплачут тихо, слезами печаль омывая,
и подпевает ему ветерок осенний тихонечко вслед завывая.
И Ангел мира, как луч солнца в непроглядной ночной пустыне,
К духовному стремится алтарю в безлюдной и бедной святыне.
Он руки скрестив на груди своей благословенной,
Сентябрьский рассвет ожидает, разлившийся и совершенный…
Ангел печали
С распущенными волосами, под венцом из пахучих фиалок,
опустив свою бледную голову на серебристую лиру,
он, как фреска заоблачная.
Он на разорванных струнах последний аккорд играет.
Возвышенное лицо его освещает скорбь,
которая только затерянную слезу бросает.
Это ангел печали.
По безлюдным дубравам
его странная песня больно и сладко звучит.
Для отчаявшихся она веры ручьём зажурчит
и трагическую печаль она вчистую прогонит.
Песня поднимет его в небеса, одарив крылатой мечтою своей…
Муза - это твоя сестрёнка. Что ты стоишь? Иди же к ней!
С распущенными волосами, под венцом из пахучих фиалок,
опустив свою бледную голову на серебристую лиру,
он, как фреска заоблачная.
Он на разорванных струнах последний аккорд играет.
Возвышенное лицо его освещает скорбь,
которая только затерянную слезу бросает.
Это ангел печали.
По безлюдным дубравам
его странная песня больно и сладко звучит.
Для отчаявшихся она веры ручьём зажурчит
и трагическую печаль она вчистую прогонит.
Песня поднимет его в небеса, одарив крылатой мечтою своей…
Муза - это твоя сестрёнка. Что ты стоишь? Иди же к ней!
Элегия
Холодная осень и мрачный вечер…
Над пустынным полем всё покрывает мгла.
Волна ноябрьского ветра с увядшими листами.
пронизывая тусклую высоту на землю легла.
И нигде нет ни капли жизни живой защиты,
Весна, будто бы, умерла от затяжных разлук.
Непогодою горькой веет из крохотного села,
Вечернего колокола доносится жалобный звук …
С тревогой вскоре сердце затворится,
Печально-мутно слушая осенний перезвон.
Ах, что же те мечты и постоянные желанья,
Когда вся жизнь проходит, словно долгий сон!..
Холодная осень и мрачный вечер…
Над пустынным полем всё покрывает мгла.
Волна ноябрьского ветра с увядшими листами.
пронизывая тусклую высоту на землю легла.
И нигде нет ни капли жизни живой защиты,
Весна, будто бы, умерла от затяжных разлук.
Непогодою горькой веет из крохотного села,
Вечернего колокола доносится жалобный звук …
С тревогой вскоре сердце затворится,
Печально-мутно слушая осенний перезвон.
Ах, что же те мечты и постоянные желанья,
Когда вся жизнь проходит, словно долгий сон!..
Спокойной ночи
Спокойной ночи, Спокойной ночи!
Исчезая, погибнет Солнышко за горами.
От нас удаляется словно природа сама
сквозь поля и долины, как-бы дворами.
Уже близится всеохватывающая тьма.
Всюду спокойствие тихо владеет,
ветерочек в лесу, скоро стемнеет.
Спокойной ночи!
Как шептание мирного успокоившегося моря
В тишине раздаётся возглас одними губами,
Это ангел, посередине гор свой спуск ускоря,
Он опускается вниз, растворившись меж нами…
Спокойной ночи, Спокойной ночи!
Пока не вспыхнут рассвета мгновения
и не придёт на замену солнечный день,
пусть погружает нас в пучины забвения,
пусть ведёт за собой сладкий сон и лень.
Мир и покой. Тихонько, как вздох,
умирают святые речи:
Спокойной ночи!
Спокойной ночи, Спокойной ночи!
Исчезая, погибнет Солнышко за горами.
От нас удаляется словно природа сама
сквозь поля и долины, как-бы дворами.
Уже близится всеохватывающая тьма.
Всюду спокойствие тихо владеет,
ветерочек в лесу, скоро стемнеет.
Спокойной ночи!
Как шептание мирного успокоившегося моря
В тишине раздаётся возглас одними губами,
Это ангел, посередине гор свой спуск ускоря,
Он опускается вниз, растворившись меж нами…
Спокойной ночи, Спокойной ночи!
Пока не вспыхнут рассвета мгновения
и не придёт на замену солнечный день,
пусть погружает нас в пучины забвения,
пусть ведёт за собой сладкий сон и лень.
Мир и покой. Тихонько, как вздох,
умирают святые речи:
Спокойной ночи!
Последний гость
Полночь давно минула. В бывалой харчевне нет никого,
Кроме, свернувшегося калачом, харчевника старого,
Терзавшего толстую книгу. Снаружи лишь мертвечина властвует:
Мелкая морось с неба сыплется, и темень глухая кругом господствует!
Стук в дверь. Она входит в харчевню в какой-то спешке.
Эта гостья слегка странновата… губы кривятся в наглой усмешке.
Из холодных глазах скрывается только пустыня, покрытая льдом,
Волосы держит в руке. Это холодная смерть пришла в этот дом.
Харчевник спокойно дремал, рукой книгу толстую обхватив,
Она приблизилась тихо и стала над ним низко голову опустив,
Затем, взяв перо в харчевне старой с сального, грязного стола,
Она своей рукою могильной имя его в бумаги листок занесла.
Затем отправилась в дальний угол. Из тонкой полутемноты
И страшно голосила. Рукою мокрой трогает с великой пустоты
И хлопает ветер мутными окнами и бухает дверью с бешенным стуком,
Ворча сквозь харчевню пустую с мрачным и страшным звуком.
Полночь давно минула. В бывалой харчевне нет никого,
Кроме, свернувшегося калачом, харчевника старого,
Терзавшего толстую книгу. Снаружи лишь мертвечина властвует:
Мелкая морось с неба сыплется, и темень глухая кругом господствует!
Стук в дверь. Она входит в харчевню в какой-то спешке.
Эта гостья слегка странновата… губы кривятся в наглой усмешке.
Из холодных глазах скрывается только пустыня, покрытая льдом,
Волосы держит в руке. Это холодная смерть пришла в этот дом.
Харчевник спокойно дремал, рукой книгу толстую обхватив,
Она приблизилась тихо и стала над ним низко голову опустив,
Затем, взяв перо в харчевне старой с сального, грязного стола,
Она своей рукою могильной имя его в бумаги листок занесла.
Затем отправилась в дальний угол. Из тонкой полутемноты
И страшно голосила. Рукою мокрой трогает с великой пустоты
И хлопает ветер мутными окнами и бухает дверью с бешенным стуком,
Ворча сквозь харчевню пустую с мрачным и страшным звуком.
Люблю тебя, душенька…
Падают сумерки, настаёт ожидаемая тишина,
В миллионотонной вселенной огромной,
Звезда вечерняя дрожит из распахнутого окна.
Весело всё кругом, но грустен лишь только я!
Происходит сражение в сердце разбитом,
С несчастьем вздымается бедная грудь моя!
Сердечко меж безмолвных полей тоскует
О далёком и о волшебном сне:
Долгожданное счастье мне голубями воркует
С голосом флейты, с санями, со вздохом эфира…
Шептать ей на ушко с ласковым ветерком:
Я люблю тебя, душенька, больше, чем все звёзды мира!
Падают сумерки, настаёт ожидаемая тишина,
В миллионотонной вселенной огромной,
Звезда вечерняя дрожит из распахнутого окна.
Весело всё кругом, но грустен лишь только я!
Происходит сражение в сердце разбитом,
С несчастьем вздымается бедная грудь моя!
Сердечко меж безмолвных полей тоскует
О далёком и о волшебном сне:
Долгожданное счастье мне голубями воркует
С голосом флейты, с санями, со вздохом эфира…
Шептать ей на ушко с ласковым ветерком:
Я люблю тебя, душенька, больше, чем все звёзды мира!
Оморика
В скалистых горах, укрытия липы широкой раздвинув,
чернеет заброшенная оморика, ветви свои в надежде раскинув.
Опечаленная лиса освежает в памяти вновь тебя…
Ведь недостижимо проникнуть в будущее не любя.
Видишь ты бедные эти руины фоне высоких сумрачных гор?
Там, где сейчас разбитые обелиски раньше был царский двор.
С тяжёлой грустью, бросая горестный взгляд с немой высоты,
Императорский сын, прислушиваясь, чувствовал листьев шёпоты.
А вечером он пел песню грустную, полную боли, роняя слезу,
И тут на неё откликнулось вдруг чьё-то второе звучанье внизу.
Император дослушал ту песню и был весь в огне и пылу.
Сына он запер в горной башне, куда невозможно подняться орлу.
И с этих времён, надеялся он, бросая свой взгляд с высоты,
Сын императора ждал с нетерпением звуков из темноты.
Там, где растёт душистая липа и пышные блеют стада,
Поёт эту песню пастушка-девица и в ней есть разлуки беда.
Зовёт она громко желанного, что в башне огромной томится,
Та песня звучит безнадёжно. Ведь он заключён в темнице.
Та песня звучит отчаянно, ведь не будет больше рассвета
Она только ей незамеченной была одиноко пропета…
Века прошли и минули те безумные дни, время наших отцов,
Эпоха высоких башен, громадных ворот и огромных дворцов.
Папоротник оживает и под ногами шепчет умершая листва,
С криком орёл наматывает круги. Иные пришли волшебства.
И только несчастная оморика над всей Землёй возвышается,
Песня звучит и с вечной печалью она с этим миром прощается.
В скалистых горах, укрытия липы широкой раздвинув,
чернеет заброшенная оморика, ветви свои в надежде раскинув.
Опечаленная лиса освежает в памяти вновь тебя…
Ведь недостижимо проникнуть в будущее не любя.
Видишь ты бедные эти руины фоне высоких сумрачных гор?
Там, где сейчас разбитые обелиски раньше был царский двор.
С тяжёлой грустью, бросая горестный взгляд с немой высоты,
Императорский сын, прислушиваясь, чувствовал листьев шёпоты.
А вечером он пел песню грустную, полную боли, роняя слезу,
И тут на неё откликнулось вдруг чьё-то второе звучанье внизу.
Император дослушал ту песню и был весь в огне и пылу.
Сына он запер в горной башне, куда невозможно подняться орлу.
И с этих времён, надеялся он, бросая свой взгляд с высоты,
Сын императора ждал с нетерпением звуков из темноты.
Там, где растёт душистая липа и пышные блеют стада,
Поёт эту песню пастушка-девица и в ней есть разлуки беда.
Зовёт она громко желанного, что в башне огромной томится,
Та песня звучит безнадёжно. Ведь он заключён в темнице.
Та песня звучит отчаянно, ведь не будет больше рассвета
Она только ей незамеченной была одиноко пропета…
Века прошли и минули те безумные дни, время наших отцов,
Эпоха высоких башен, громадных ворот и огромных дворцов.
Папоротник оживает и под ногами шепчет умершая листва,
С криком орёл наматывает круги. Иные пришли волшебства.
И только несчастная оморика над всей Землёй возвышается,
Песня звучит и с вечной печалью она с этим миром прощается.
Со взором угасшим
Со взором угасшим, глядя в мира узкий проём,
с перекрещёнными на груди руками,
в беспробудном логове грустном своём
возлежал я мёртвый между живыми вами.
Вы моё бледное, словно простынь, лицо
Венком, от росы отсыревшим обвили,
о болях моих, что глубоким остались рубцом,
со вздохом монументальным заговорили.
Я внимательно слушал все эти слова
со сладковатым и приторным зельем
и реагировал горько над всем смеясь,
улыбаясь с трупным каким-то похмельем.
Со взором угасшим, глядя в мира узкий проём,
с перекрещёнными на груди руками,
в беспробудном логове грустном своём
возлежал я мёртвый между живыми вами.
Вы моё бледное, словно простынь, лицо
Венком, от росы отсыревшим обвили,
о болях моих, что глубоким остались рубцом,
со вздохом монументальным заговорили.
Я внимательно слушал все эти слова
со сладковатым и приторным зельем
и реагировал горько над всем смеясь,
улыбаясь с трупным каким-то похмельем.
Серое, тёмное небо
Небо серо и тёмно… С истасканных изгородей
Насажденья, поблёкши, сбросили прочь венки.
Переменчиво, всюду лежат пожухшие листики.
Всё мрачно покрыла осень, и нет живых людей,
Безжизненно всё.
Осенью вся природа нам говорит: «Пока!».
Никнет и умирает она, тихонько спустив облака…
На грунтовой дороге, погрязшей в смиренной печали,
Хмуро движутся похороны. Тощий, угрюмый и носатый
С усопшим воз за собою тащит, тягучая шея его мохната…
Нудный струится дождь, и в процессии так замолчали,
Что проводы стали покорны и медленны.
Небо серо и тёмно… С истасканных изгородей
Насажденья, поблёкши, сбросили прочь венки.
Переменчиво, всюду лежат пожухшие листики.
Всё мрачно покрыла осень, и нет живых людей,
Безжизненно всё.
Осенью вся природа нам говорит: «Пока!».
Никнет и умирает она, тихонько спустив облака…
На грунтовой дороге, погрязшей в смиренной печали,
Хмуро движутся похороны. Тощий, угрюмый и носатый
С усопшим воз за собою тащит, тягучая шея его мохната…
Нудный струится дождь, и в процессии так замолчали,
Что проводы стали покорны и медленны.
Старик
Я стар, я слаб, я в боях изнемог,
Объял мою душу страшный холод.
Бороться я больше, увы, не мог,
Я хочу отдохнуть, я немолод.
Вечность иногда говорит со мной
Давно минувшие дни вспоминая.
Я живу день и ночь мечтою одной,
Что влечёт меня мучая и низвергая.
Закончено. Взгляд мой стал грустным
Потерянный мир всё ещё сияет:
Теперь он стал для меня ненужным,
Мне никто ничего не поменяет.
Я стар, я слаб, я в боях изнемог,
Объял мою душу страшный холод.
Бороться я больше, увы, не мог,
Я хочу отдохнуть, я немолод.
Но все-таки светлость какая-нибудь
Способна утешить меня и будет ясна.
Многие мысли ведут меня в путь
К империи власти вечного сна…
Я стар, я слаб, я в боях изнемог,
Объял мою душу страшный холод.
Бороться я больше, увы, не мог,
Я хочу отдохнуть, я немолод.
Вечность иногда говорит со мной
Давно минувшие дни вспоминая.
Я живу день и ночь мечтою одной,
Что влечёт меня мучая и низвергая.
Закончено. Взгляд мой стал грустным
Потерянный мир всё ещё сияет:
Теперь он стал для меня ненужным,
Мне никто ничего не поменяет.
Я стар, я слаб, я в боях изнемог,
Объял мою душу страшный холод.
Бороться я больше, увы, не мог,
Я хочу отдохнуть, я немолод.
Но все-таки светлость какая-нибудь
Способна утешить меня и будет ясна.
Многие мысли ведут меня в путь
К империи власти вечного сна…
Память
Когда утечёт та весна, что прислуживает нам сейчас
и на струнах нашей судьбы не сыграть уже веселей,
когда сопротивление утомит и неволи захватят нас,
исчезнет из поля зрения множество близких друзей.
Когда ветер осенний прохладой пронизывает,
и сердце тебе говорит, что мир повернулся спиной,
знай, что время лишь только ветхие струны срезает,
наигрывая предстоящее лирой серебряной.
«Вернётся ли юность моя?» - спросишь, поёжившись от озноба:
прозвучит ли пережитое нам звонкой музыкой?
Ты слегка улыбнёшься, стоя на кромке гроба,
припомнишь всё и махнёшь напоследок рукой…
Когда утечёт та весна, что прислуживает нам сейчас
и на струнах нашей судьбы не сыграть уже веселей,
когда сопротивление утомит и неволи захватят нас,
исчезнет из поля зрения множество близких друзей.
Когда ветер осенний прохладой пронизывает,
и сердце тебе говорит, что мир повернулся спиной,
знай, что время лишь только ветхие струны срезает,
наигрывая предстоящее лирой серебряной.
«Вернётся ли юность моя?» - спросишь, поёжившись от озноба:
прозвучит ли пережитое нам звонкой музыкой?
Ты слегка улыбнёшься, стоя на кромке гроба,
припомнишь всё и махнёшь напоследок рукой…
Вечер
Сверкают румяные линии отдалённого запада,
Засыпает уставший мир. Земля на полях парит,
Земледелец усталый с песней готовит ночлег,
И лишь иногда эхом долина пёстрая отговорит
Скрипу колёс телеги. Гоня оживлённое стадо
Беспечно пастух молодой на тростнике играет,
А пёс его, подложив под себя хвост неспешно,
Идёт рядом с ним. Весь мир будто бы замирает.
Завеса легла на поля и равнины. Румянец погас.
Бледнеет луна - светило небесных угодий,
Сквозь мглу тумана подходит глубокая мгла,
Ночь создавая из синего моря дивных мелодий.
Все обнимает сон. Пока перед самым утром
Не залает вдруг старый пёс у соседа, тогда
Он, проснувшись, заточит плуг и скотину напоит,
Цепь от колодца скрипит, и капает вниз вода.
Сверкают румяные линии отдалённого запада,
Засыпает уставший мир. Земля на полях парит,
Земледелец усталый с песней готовит ночлег,
И лишь иногда эхом долина пёстрая отговорит
Скрипу колёс телеги. Гоня оживлённое стадо
Беспечно пастух молодой на тростнике играет,
А пёс его, подложив под себя хвост неспешно,
Идёт рядом с ним. Весь мир будто бы замирает.
Завеса легла на поля и равнины. Румянец погас.
Бледнеет луна - светило небесных угодий,
Сквозь мглу тумана подходит глубокая мгла,
Ночь создавая из синего моря дивных мелодий.
Все обнимает сон. Пока перед самым утром
Не залает вдруг старый пёс у соседа, тогда
Он, проснувшись, заточит плуг и скотину напоит,
Цепь от колодца скрипит, и капает вниз вода.
Поздней осенью
Слышишь, как плачет ветер по заброшенным нашим полянам,
И дремучие ярусы мрака в подмокшую грузит долину …
С карканьем ворон взмывает, кружа над моей головой,
Мрачные небеса.
Фыркает конь промокший и в село впопыхах спешит,
И я уже замечаю пред собой старый дом облезлый:
На пороге стоит старушка, зазывая сырую живность,
И подле с косматым хвостом огромный игривый пёс.
А ветер горько плачет по заброшенным нашим полянам,
И дремучие ярусы мрака в подмокшую грузит долину …
С карканьем ворон взмывает, кружа над моей головой,
Мрачные небеса. В царстве вечного сна…
Слышишь, как плачет ветер по заброшенным нашим полянам,
И дремучие ярусы мрака в подмокшую грузит долину …
С карканьем ворон взмывает, кружа над моей головой,
Мрачные небеса.
Фыркает конь промокший и в село впопыхах спешит,
И я уже замечаю пред собой старый дом облезлый:
На пороге стоит старушка, зазывая сырую живность,
И подле с косматым хвостом огромный игривый пёс.
А ветер горько плачет по заброшенным нашим полянам,
И дремучие ярусы мрака в подмокшую грузит долину …
С карканьем ворон взмывает, кружа над моей головой,
Мрачные небеса. В царстве вечного сна…
Два поэта
Раз как-то встретились два поэта. Столкнулись они у Божьего рая входа,
Никто и не предполагал о сквернословье на пороге небесного свода.
Они яростно между собой заспорили, более, намереваясь подраться.
Начали кто из них первый войдёт и больше достоин небес разбираться.
Бог, заслышав их крик, и не зная, что на пороге небес совершается,
"Отец Пётр, взгляни же что происходит, - к Святому Петру устремляется
Удары я слышу, рычание страшное и адское завыванье,
Кажется, будто всех дьяволов ада пришло и напало формированье.
Мороз пробегает по коже, поясни, что же так немилосердно жужжит.
Пётр, побыстрее взгляни, серьёзно прошу, голову это сильно кружит.“
Пётр святой сбежал бойко туда, откуда тот крик доносился,
Увидев, он понял, что дьявол свирепый в двух поэтов вселился.
Как они дёргали рьяно лохматые космы друг другу,
Царапая физиономии нагло и бешено воя на всю округу!
Первый поэт говорит: "Я большего места заслуживаю,
О волюшке я стихи написал, её во всём обнаруживая.
Слугу ничтожного лирой возвышенной я пробуждал,
Свободу вознесши, с самого низа вверх его поднимал.
Стихами я предсказал пробуждение нищих славы,
И мщение для корон золотых хозяев державы.
Они ощущают в них ритм доносящийся издалека
Огня канонад и гильотины скрипа наверняка.
Позвольте мне лучшее место занять и первым стать,
Чтоб власти народа в очередной раз, не пострадать.
Другой говорит: "Стихи мои больше читают,
Ибо произведения милость любви освещают.
Как ладан, они поднимаются с алтаря в высоту,
Стихов моих странных почувствуете красоту,
В них ведь вложено столько безмерно личного…
Они размягчали собою сердца безразличное.
А сколько у гроба стихов ощутили, что они не ноль,
Мои стихотворенья облегчили сердца мощную боль!
Я видел их слёзы и часто я плакал с ними совместно,
И мне оттого суждено правомерное первое место.“
Святому Петру ужасен был этот крик, этот зловещий и мерзкий рёв.
Оба рванули быстро в ворота рая, хоть это ему и не приходило на ум.
"Но осознайте, сказал им Пётр, что я пропустил вас не из-за стихов,
А лишь потому, что Всевышнего вымотал весь этот гвалт и шум.“
Раз как-то встретились два поэта. Столкнулись они у Божьего рая входа,
Никто и не предполагал о сквернословье на пороге небесного свода.
Они яростно между собой заспорили, более, намереваясь подраться.
Начали кто из них первый войдёт и больше достоин небес разбираться.
Бог, заслышав их крик, и не зная, что на пороге небес совершается,
"Отец Пётр, взгляни же что происходит, - к Святому Петру устремляется
Удары я слышу, рычание страшное и адское завыванье,
Кажется, будто всех дьяволов ада пришло и напало формированье.
Мороз пробегает по коже, поясни, что же так немилосердно жужжит.
Пётр, побыстрее взгляни, серьёзно прошу, голову это сильно кружит.“
Пётр святой сбежал бойко туда, откуда тот крик доносился,
Увидев, он понял, что дьявол свирепый в двух поэтов вселился.
Как они дёргали рьяно лохматые космы друг другу,
Царапая физиономии нагло и бешено воя на всю округу!
Первый поэт говорит: "Я большего места заслуживаю,
О волюшке я стихи написал, её во всём обнаруживая.
Слугу ничтожного лирой возвышенной я пробуждал,
Свободу вознесши, с самого низа вверх его поднимал.
Стихами я предсказал пробуждение нищих славы,
И мщение для корон золотых хозяев державы.
Они ощущают в них ритм доносящийся издалека
Огня канонад и гильотины скрипа наверняка.
Позвольте мне лучшее место занять и первым стать,
Чтоб власти народа в очередной раз, не пострадать.
Другой говорит: "Стихи мои больше читают,
Ибо произведения милость любви освещают.
Как ладан, они поднимаются с алтаря в высоту,
Стихов моих странных почувствуете красоту,
В них ведь вложено столько безмерно личного…
Они размягчали собою сердца безразличное.
А сколько у гроба стихов ощутили, что они не ноль,
Мои стихотворенья облегчили сердца мощную боль!
Я видел их слёзы и часто я плакал с ними совместно,
И мне оттого суждено правомерное первое место.“
Святому Петру ужасен был этот крик, этот зловещий и мерзкий рёв.
Оба рванули быстро в ворота рая, хоть это ему и не приходило на ум.
"Но осознайте, сказал им Пётр, что я пропустил вас не из-за стихов,
А лишь потому, что Всевышнего вымотал весь этот гвалт и шум.“
Небесные звуки
На крыле райских снов, в час молчанию кроткому внимающий,
Верную душу дуновение юного ветра легко заколышет,
Ароматы пробудят розы весенней на зари крыле сияющем,
Скромные души увидят, как мир лучами небесными дышит.
Страны внизу блудят... А над ними бездонность, звеня,
Спокойно и тихо спускает края своей юбки чудесной,
И венец создания Божьего, светило неомрачённого дня,
В своей мирной гонке доходит до грани своей небесной.
Подняв свою руку и заслонив созерцание строго,
Херувим наблюдает времени бурного ход с тоской,
Нежной и райской песней он славит любовь и Бога,
И той песней своей ободрив род смертный людской.
В теченье тех бурных дней небесные голоса вещают,
Смертных людей обволакивая благою и райской чертой.
И в этот сладкий заветный час адская страсть исчезает,
Защищая людскую грудь спокойной любовью и добротой.
В тех мутных сумерках на цветами покрытую, чистую долину
Спускается бусинами роса. Ветер подует свежий и драгоценный.
Согнувшись, несчастья в вечность вдруг унесутся клином,
Сладкий запах будя и шорох спокойный и совершенный.
На крыле райских снов, в час молчанию кроткому внимающий,
Верную душу дуновение юного ветра легко заколышет,
Ароматы пробудят розы весенней на зари крыле сияющем,
Скромные души увидят, как мир лучами небесными дышит.
Страны внизу блудят... А над ними бездонность, звеня,
Спокойно и тихо спускает края своей юбки чудесной,
И венец создания Божьего, светило неомрачённого дня,
В своей мирной гонке доходит до грани своей небесной.
Подняв свою руку и заслонив созерцание строго,
Херувим наблюдает времени бурного ход с тоской,
Нежной и райской песней он славит любовь и Бога,
И той песней своей ободрив род смертный людской.
В теченье тех бурных дней небесные голоса вещают,
Смертных людей обволакивая благою и райской чертой.
И в этот сладкий заветный час адская страсть исчезает,
Защищая людскую грудь спокойной любовью и добротой.
В тех мутных сумерках на цветами покрытую, чистую долину
Спускается бусинами роса. Ветер подует свежий и драгоценный.
Согнувшись, несчастья в вечность вдруг унесутся клином,
Сладкий запах будя и шорох спокойный и совершенный.
Исповедь
Как на лодке без кормы, плывущей в болото.
Уверенность исчезает и погибает в стороне.
Идя в никуда, я больше не верю во что-то!
Правильнее сказать: во всё есть вера во мне.
На море сумасшедшей жизни людской
Слишком рано в этом свете я разобрался:
Жизнь для меня – это призрак тени вражеской,
Я в ней сквозь цветы ядовитые пробирался.
Терпи и живи!... Радостен тот, кто в темноте блуждает,
Я подумал о том в одиночестве размышляя…
Хорошо лишь тому, кто о пустяках рассуждает
Он ни о чём не переживает, меньше отравы зная!
Весёлое чадо цветущей Аркадии, склонное к чудесам,
Ему ни шип, ни камень не знаком.
О каньонах лишь слышал, но не поднимался по их ярусам,
Никогда по ним он не восходил пешком.
Для него этот мир в розах купается,
Шагает он по цветам, как павлин молодой,
Душа под спокойным озером скрывается
И он никогда не слаб над его водой.
II
Бурные страсти – источник мучительных зол,
Несчастья людского начало – это страсти.
Море жизни туманно, владычествует раскол
Над душой человеческой – всё в их власти.
Триумвират могучий, всевластие провозглася,
в упоении через всё горделиво переступает,
Свою воинство и державу в жертву принеся,
И, страшно упав на землю, от желания умирает.
Все вокруг видят неисчислимые жертвы,
Огонь кораблей, поражения и страдания.
Бойцы очень многие положили главы
Слышны были только рыдания и причитания.
Нелепы пути, по которым страсти ведут,
Тот, кто сейчас живёт, их, конечно, знает:
Настоящее – это их победоносный редут,
Былое –лишь сеет прах и травой зарастает.
И если всё это так – то так это быть должно!
Тщетно трудится, пока раздаются стоны и плач.
Ничего не содействует нам, значит так суждено.
Благословенная мудрость или жестокий палач.
Как на лодке без кормы, плывущей в болото.
Уверенность исчезает и погибает в стороне.
Идя в никуда, я больше не верю во что-то!
Правильнее сказать: во всё есть вера во мне.
На море сумасшедшей жизни людской
Слишком рано в этом свете я разобрался:
Жизнь для меня – это призрак тени вражеской,
Я в ней сквозь цветы ядовитые пробирался.
Терпи и живи!... Радостен тот, кто в темноте блуждает,
Я подумал о том в одиночестве размышляя…
Хорошо лишь тому, кто о пустяках рассуждает
Он ни о чём не переживает, меньше отравы зная!
Весёлое чадо цветущей Аркадии, склонное к чудесам,
Ему ни шип, ни камень не знаком.
О каньонах лишь слышал, но не поднимался по их ярусам,
Никогда по ним он не восходил пешком.
Для него этот мир в розах купается,
Шагает он по цветам, как павлин молодой,
Душа под спокойным озером скрывается
И он никогда не слаб над его водой.
II
Бурные страсти – источник мучительных зол,
Несчастья людского начало – это страсти.
Море жизни туманно, владычествует раскол
Над душой человеческой – всё в их власти.
Триумвират могучий, всевластие провозглася,
в упоении через всё горделиво переступает,
Свою воинство и державу в жертву принеся,
И, страшно упав на землю, от желания умирает.
Все вокруг видят неисчислимые жертвы,
Огонь кораблей, поражения и страдания.
Бойцы очень многие положили главы
Слышны были только рыдания и причитания.
Нелепы пути, по которым страсти ведут,
Тот, кто сейчас живёт, их, конечно, знает:
Настоящее – это их победоносный редут,
Былое –лишь сеет прах и травой зарастает.
И если всё это так – то так это быть должно!
Тщетно трудится, пока раздаются стоны и плач.
Ничего не содействует нам, значит так суждено.
Благословенная мудрость или жестокий палач.
Гимн ушедших веков
Не знаю во сне или наяву, но я погружаюсь часто
В картины невнятные некие. Где занимает место
Следов разрушений зона
Лишь кипарис и трава бледная там вырастает,
И мёртвый океанический ветер волны листает,
Которые завывает порою от стона.
И я, устало-понурый с какой-то далёкой дороги,
Сажусь на берег пустынный. А прямо передо мной
Движется с трупом прощание в молчаливой тревоге,
На лицах повязки носят безумцы, и дети с женщиной.
Они таскают его куда, по этой гористой местности,
Воспроизводя эти жуткие душераздирающие песни?
И кого переправляют они в лоно седое вечности
Этим вечером поздним уходящей дождливой осени?
Молча проходят они и по мраку продолжают брести.
Со времен стариков,
Океан безмерный подвывает мрачную и ледяную песню,
Гимн ушедших веков.
Не знаю во сне или наяву, но я погружаюсь часто
В картины невнятные некие. Где занимает место
Следов разрушений зона
Лишь кипарис и трава бледная там вырастает,
И мёртвый океанический ветер волны листает,
Которые завывает порою от стона.
И я, устало-понурый с какой-то далёкой дороги,
Сажусь на берег пустынный. А прямо передо мной
Движется с трупом прощание в молчаливой тревоге,
На лицах повязки носят безумцы, и дети с женщиной.
Они таскают его куда, по этой гористой местности,
Воспроизводя эти жуткие душераздирающие песни?
И кого переправляют они в лоно седое вечности
Этим вечером поздним уходящей дождливой осени?
Молча проходят они и по мраку продолжают брести.
Со времен стариков,
Океан безмерный подвывает мрачную и ледяную песню,
Гимн ушедших веков.
С Богом!
С Богом! Прощай... Я никогда не сумею
Задать вопрос и услышать в ответ твой глас,
Не смогу, когда руку к тебе протяну,
Обнимать тебя пока свет не погас,
И волос твоих распускать копну.
И впредь не будет больше мочи
В чарующей тени промозглой ночи
В объятиях жарких меня и тебя найти...
Но почему же? Всё лишь мне известно:
Горе и радость - это всего только сон.
И покуда мне сладостный грезился он,
С сожалением я предвидел прощальный
Расставания нашего горького день печальный.
Так смиренно факел горящий падёт,
С чистым сердцем Богу служа своему.
Финал игры в жизнь смерть готовит ему.
Но я не опасаюсь, что скоро кончина придёт,
Я от неё в двух шагах нахожусь. Пусть зайдёт!
С Богом! Прощай... Я никогда не сумею
Задать вопрос и услышать в ответ твой глас,
Не смогу, когда руку к тебе протяну,
Обнимать тебя пока свет не погас,
И волос твоих распускать копну.
И впредь не будет больше мочи
В чарующей тени промозглой ночи
В объятиях жарких меня и тебя найти...
Но почему же? Всё лишь мне известно:
Горе и радость - это всего только сон.
И покуда мне сладостный грезился он,
С сожалением я предвидел прощальный
Расставания нашего горького день печальный.
Так смиренно факел горящий падёт,
С чистым сердцем Богу служа своему.
Финал игры в жизнь смерть готовит ему.
Но я не опасаюсь, что скоро кончина придёт,
Я от неё в двух шагах нахожусь. Пусть зайдёт!
Печаль старика
1.
Призрак волшебного пережитого
Меня в сладостном сне найдёт,
Я полон печали и жалости снова,
Я знаю, что солнце опять взойдёт.
И сон устремляется вверх с мольбой,
Пусть будет не видно его из-за туч
И чистое небо мрак затемнит собой,
Чтоб спрятать каждый солнечный луч!
И сквозь тёмной ночи чёрные глаза,
Во тьмы кромешной бездне я наблюдаю:
Солнца лучи и не думают исчезать.
Понимаю, что я лишь один пропадаю.
Где излучает солнце моё родимое.
Там чистый журчит родничок,
Сирень называет тюльпан любимым,
И ты ощущаешь, что ты не одинок
В этом мире, тёмною ночью губимом!
2.
Под тенью лип листьев зелёных
Виднеется старый убогий двор,
Где журчат ручьи птиц отдалённых,
Из голосов создавая райский хор.
И дикая роза бросает холод,
Это молодость знала моя!
Некогда крепок, брутален и молод,
Мечтал о красивой жизни я!
Размытый взгляд свой, пролетая,
Высоким горам устремляю вслед,
О пробуждении жизни мечтая,
Дряхл, стар, лыс и сед.
Желание тайное жжёт посильнее огня.
Хоть я и стучу, но примут меня с ружьём.
Дом этот давненько закрыт для меня,
А трава во дворе поросла быльём.
3.
Презрен, истаскан и заброшен,
Между разрух я скитаюсь один,
Я в них уже издавна расположен,
Как рушащихся камней властелин.
И гора словно листвой говорит,
Я слышу её таинственный голос,
И тот вздох, что над полем кружит,
Гладит во мгле седой мой волос...
Это духи ушедшей юности,
В полете сонмища своего
Вещают о дне яркой радости,
Юношества невероятного.
И этот страшный, странный гонец
И леса тень, мало в ней приятного.
Истории жизни приходит конец,
Он горек, и нет пути обратного.
4.
Вдалеке звучит песня бесценная,
Зовя через эту ночь дремучую.
Иль зовет тебя, драгоценная?
Или празднует силу могучую?
Гиацинт к Земле наклонился,
Сокрушаясь, что дико одинок,
А мотылёк со снов спустился,
нежный поцеловав цветок.
Тайна здесь ознаменована особо.
Всё как будто живёт в чудном сне,
Блаженством зальётся всё небо
В Богом заслоненной стороне!
А мелодия заупокойно играет
И сердце бьётся медленней
Оно исчезает, падая - умирает
У безутешной могилы твоей.
5.
Под ветхими надгробиями
Давнишние дремлют дни.
Застывши над мгновениями
Попробуй сначала жизнь начни.
И снова плющ дикий ветку усеет,
И лилия побледнеет белым цветком,
Перед размытым зрачком затускнеет
Надпись, отбитая словно молотком -
И нигде нет песни весёлой
В царстве заоблачном вечного сна!
Лишь завязь розы уже увялой,
И в венке она осталась одна!
Здесь всё молчит. И седому веку
Мрачный приснился сон,
Не войдёшь повторно в близости реку,
Только слышно прощальный стон…
1.
Призрак волшебного пережитого
Меня в сладостном сне найдёт,
Я полон печали и жалости снова,
Я знаю, что солнце опять взойдёт.
И сон устремляется вверх с мольбой,
Пусть будет не видно его из-за туч
И чистое небо мрак затемнит собой,
Чтоб спрятать каждый солнечный луч!
И сквозь тёмной ночи чёрные глаза,
Во тьмы кромешной бездне я наблюдаю:
Солнца лучи и не думают исчезать.
Понимаю, что я лишь один пропадаю.
Где излучает солнце моё родимое.
Там чистый журчит родничок,
Сирень называет тюльпан любимым,
И ты ощущаешь, что ты не одинок
В этом мире, тёмною ночью губимом!
2.
Под тенью лип листьев зелёных
Виднеется старый убогий двор,
Где журчат ручьи птиц отдалённых,
Из голосов создавая райский хор.
И дикая роза бросает холод,
Это молодость знала моя!
Некогда крепок, брутален и молод,
Мечтал о красивой жизни я!
Размытый взгляд свой, пролетая,
Высоким горам устремляю вслед,
О пробуждении жизни мечтая,
Дряхл, стар, лыс и сед.
Желание тайное жжёт посильнее огня.
Хоть я и стучу, но примут меня с ружьём.
Дом этот давненько закрыт для меня,
А трава во дворе поросла быльём.
3.
Презрен, истаскан и заброшен,
Между разрух я скитаюсь один,
Я в них уже издавна расположен,
Как рушащихся камней властелин.
И гора словно листвой говорит,
Я слышу её таинственный голос,
И тот вздох, что над полем кружит,
Гладит во мгле седой мой волос...
Это духи ушедшей юности,
В полете сонмища своего
Вещают о дне яркой радости,
Юношества невероятного.
И этот страшный, странный гонец
И леса тень, мало в ней приятного.
Истории жизни приходит конец,
Он горек, и нет пути обратного.
4.
Вдалеке звучит песня бесценная,
Зовя через эту ночь дремучую.
Иль зовет тебя, драгоценная?
Или празднует силу могучую?
Гиацинт к Земле наклонился,
Сокрушаясь, что дико одинок,
А мотылёк со снов спустился,
нежный поцеловав цветок.
Тайна здесь ознаменована особо.
Всё как будто живёт в чудном сне,
Блаженством зальётся всё небо
В Богом заслоненной стороне!
А мелодия заупокойно играет
И сердце бьётся медленней
Оно исчезает, падая - умирает
У безутешной могилы твоей.
5.
Под ветхими надгробиями
Давнишние дремлют дни.
Застывши над мгновениями
Попробуй сначала жизнь начни.
И снова плющ дикий ветку усеет,
И лилия побледнеет белым цветком,
Перед размытым зрачком затускнеет
Надпись, отбитая словно молотком -
И нигде нет песни весёлой
В царстве заоблачном вечного сна!
Лишь завязь розы уже увялой,
И в венке она осталась одна!
Здесь всё молчит. И седому веку
Мрачный приснился сон,
Не войдёшь повторно в близости реку,
Только слышно прощальный стон…